Чот пробило мну на описание бедовой юности моея. Рецензь на свежепрочитанный толстороман Мариам Петросян «Дом, в котором» сочинять лениво, на свежескачанный недоальбом Бранимира «Вечер мерзкого шансона» - тож — хоть баек потравлю.

П-я сельская школа была примечательным заведением с историей. ЦПШ в селе (тогда село ещё звалось не П.,  Архангельским, собственно П. назывались только восточные выселки, одна улица с краю) была ещё добезцаря, в моё отрочество ещё стояли старые (но уже советской постройки) деревянные корпуса, при известной ловкости можно было по стволу молодого дуба залезть на ржавую крышу и позагорать (в начале мая крыша уже хорошо прогревалась), а если тощ и не боишься дерьма и стекловаты, можно было под полом пролезть и в само заколоченное здание, пособирать там обломки изразцов печных и всё такое... Потом старую школу облюбовали бомжи, потом здание выкупил местный предприниматель, а потом, конечно, всё сгорело нахер.
Я же влачил вериги классного ботаника в двухэтажном здании 1969 года постройки в форме буквы «Н». Потом разросшиеся начальные классы выплеснулись за пределы здания и отвоевали интернат напротив, но в мою бытность в здании интерната (в 70-е там было что-то типа круглосуточной летней продлёнки для детей работников совхоза) проводились только уроки труда для девочек. На первом этаже размещались начальные классы, спортзал, мастерская, столовая, директорский кабинет, на втором — актовый зал, учительская и старшие классы с профильными кабинетами. На момент постройки школа была прекрасно оборудована — электрифицированные парты в кабинете физики, воронки для слива химикалий в кабинете химии, лингафонная система в кабинете немецкого, но в мойное времечко уже ни черта из этого не работало, и обломки прекрасной эпохи служили бездонными настольными мусорками... Пожалуй, совсем без изъятия из учебно-методических ништяков эти годы пережили только вандалостойкие столярные и слесарные верстаки в мастерской (станки от греха подальше обесточили и разукомплектовали), штанга в спортзале и крашеный красной масляной краской гусеничный  трактор ДТ-75 в учебном классе профориентации в помещении кочегарки. Впрочем, за целостность последнего я не ручаюсь, кажется, кто-то из наиболее прошаренных моих однокашников скрутил и пропил  с него ТНВД и пускач... Общее состояние школы хорошо показывали сортиры — из двух мальчиковых работал только один, на первом этаже: оторванная раковина, отдельная кабинка с выломанной дверью, до того загаженная, что никто туда и не заходил, и комнатка с тремя унитазами в ряд, кои так часто разбивали молодецкими пинками, что  волевым решением администрации их закатали в единый и нерушимый блок из бетона шестисотой марки — впрочем, племя младое не растерялось и вскоре проломило нах дно у всех трёх замурованных в монолит ватерклозетов. Потолок был украшен чёрными кругами, в центре каждого торчала скрюченным сталактитиком горелая спичка головкой вниз. На линейках нас стыдили за это развлечение — мол, как может пионер так низко падать, ведь чтобы приклеить спичку к потолку её ж надо пальцами взять и в дерьмо окунуть, гадость какая, но мы на развод не велись, т.к. хорошо знали, что рабочая технология отправки горящей спички на потолок чиста, проста и не имеет с вышеописанным трэшем ничего общего, да и урон от такой фигни невелик — то ли дело двадцатикопеечный пенал из тонкой зелёной и вонючей самой по себе пластмассы! Дымовуха от одного такого, накрошенного в тетрадный лист, бела, густа, нестерпимо духовита, объёмом занимает четверть школы и не выветривается и за полдня...
Школиё делилось на два клана — местные и озёрские. Местные (я по месту проживания  тож  числился местным) — дети работников совхоза, с соответствующими взглядами на жизненный процесс — think locally, мотоцикл «Ява», как венец творения и поступление по блату в школу милиции, как предел карьерных устремлений. Клан озёрских был поотёсанней и  помажористей — их привозили на икарусах за 15 километров из ближайшего очага цивилизации с тротуарной плиткой и павлинами в вольерах — с посёлка для обслуживающего персонала санатория Н-ского ГМК, почти все они родились и первые годы жизни провели в Н-ске, словом, почитай, столичные жители. Кланы местных и озёрских как масло и вода — не смешивались, держась наособицу до самого выпуска, но при этом и открытой конфронтации не было. Очень аккуратный был самодеятельный апартеид в виде сосуществования двух разных культур. Различались манеры одеваться, сленг, музыкальные, алкогольные и никотиновые пристрастия... Немногочисленное же школиё из мелких деревенек и посёлка при доме отдыха центральной газеты (бывший и нынешний женский монастырь) присоединялось к тому или иному клану — пожалуй, скорей по географическому признаку, чем по вкусовым предпочтениям.

Царствовала в  школе директриса Мариванна, попутно — учительница физики. Тётя немолодая, властная, завитая, тучная и ростом метра полтора. Директорствовала она безраздельно лет тридцать, и сковырнуть её было невозможно — по слухам, в доисторические времена наш классрук-историк по прозвищу Мосол (у тогдашнего школия прозвище его было другое — Горбыль), в тапоры — парторг школы (из партии вышел в 89-м и подался в черносотенцы), катал на неё пространные телеги по партийной линии, а ей хоть бы хны. Мариванна была дамой несокрушимой и на пару с мужем, трудовиком по прозвищу Буржуй (прозван был исключительно за габариты — как буржуй на советских карикатурах, абсолютно шарообразный — килограмм 150 весом, кабину трактора занимал на весь объём, а росту — те же полтора метра, что и в супруге), так вот — Мариванна на пару с мужем могла за вечер усидеть трёхлитровую банку самогона на двоих без закуски и без последствий. Капиталлесфрау,  довоенный выпуск. Буржуй вёл у нас труды до седьмого класса, дальше начиналось профобучение (тракторА), особо педагогикой себя не утруждая — заводил в мастерскую, расставлял в фартуках  за верстаки и дремал с газетой за кафедрой до  звонка. В свободное время, коего было изрядно, калымил на школьном тракторе — вспахать, нарезать, отвезти, ставка стандартная — пузырь. Для души — ружьишко, теплица, мотоцикл с коляской (он на него уже, правда, не помещался), что ещё надо для счастья? Именно у них в дому я первый раз в жизни узрел цветной телевизор — году в 86-м, до этого до мну только устные предания долетали, что мол, бывает такая штука, ты не поверишь, например в заставке программы «Время» слово «Время» - розовое!.. Боб-первый, который учился лет за десять до меня, вспоминал про Буржуя: 
«Был свидетелем, как Виктор Лексеевич ногу сломал. Занимался в то время у Яклича в секции легкой атлетики. Тут Яклич тренировку останавливает и зовет всех смотреть, как Виктор из трактора вылезает. В тот день тренировка была в спортзале, из больших окон все видно было отлично. Яклич мужик веселый и всегда прикалывался над толстым и неуклюжим Виктором. Тот медленно спускается, ставит одну ногу на землю, переносит на нее вес тела и... нога ломается!!!=)) Не выдержала веса тела. Потом Виктора два мужика еле-еле до машины тащили метров двадцать, чтоб в больницу отвезти.»
В конце 90-х Буржуя жахнул инсульт. Пару лет он ещё прожил на железной воле Мариванны, ходя в ведро и не одупляя реальности...  Вообще, легенд ходила масса — например, что историк, краевед и идейный жидоборец-теоретик (за отсутствием в радиусе десяти километров жыдов для практического им сопротивления)  Мосол (да,чуть не единственный убеждённый трезвенник на селе) в молодые годы откопал несметный клад, и теперь потихоньку его проедает,  временами исчезая и появляясь в новом костюме и при деньжатах. Или что его тёзка и предшественник на посту учителя истории в войну был власовцем, сей факт от односельчан не скрывал и ущербным для себя не считал (якобы говорил «я власовец, но я — не предатель»), а когда молва дошла куда следует и оттуда пришли с визитом, он и тут их на кривой козе объехал, живым не дался - как раз крышу в избе красил, упал и шею сломал... Эпичнейшие были люди — да тот же физрук Яклич, дай Бог ему здоровья, один из немногих абсолютно положительных героев. Невысокий, худой, но жилистый, с бородкой, фанатик лёгкой атлетики и здорового образа жизни, делал всё, чтобы привить местной урле правильные понятия о физической культуре, красоте тела и гармоничном развитии — даже такой задрюченный ботаник, как я, отчасти проникся и наматывал по утрам круги на стадионе... В молодые годы Яклич пережил частичную резекцию пищевода — по одним слухам, после травмы, полученной на неудачной гастроскопии, по другим — из-за химического ожога, глотнул по ошибке вместо воды уксусной эссенции. Врачи после операции диагностировали дистрофию первой степени и решили — не жилец, однако Яклич жизнь любил не меньше Мересьева, сам разработал программу реабилитации и в шестьдесят лет нормально жал шестьдесят — сам он весил не больше пятидесяти...
Школа была рассчитана на 600 учеников, но из-за какого-то локального бэби-бума переполнена — нас было две параллели, «А» и «Б», а младших классов — уже по четыре, и обучались они в две смены уже... Наш набор был прост — имеющих какую-нибудь перспективу запихнули в «А», а прочий уайт трэш — в «Б», потом чутка скорректировали и несколько человек перевели из «А» в «Б» и наоборот — так, в «А» озёрских было полкласса, а в «Б» — один Даймонд, коего в седьмом классе перевели к нам, а Капку с вечно сопливым носом из многодетной и не очень благополучной семьи  после начальных классов задвинули от нас в «Б». Труды и профобучение проводились совместно, и мне, как стриженному ботанику-омеге, всех на год моложе, на голову ниже, на 10 кил легче и совершенно не одупляющему реальных раскладов вокруг, приходилось туговато, но настоящей травли, как я сейчас понимаю, не было. После девятого класса педагогический коллектив выправил «бэшникам» аттестаты с тройками, взяв с них страшную клятву, что они в десятый класс не пойдут. Помыкавшись лето и получив люлей от родителей, пацанва таки ломанулась в полном составе в объединённый десятый. Год прошёл весело — с задвиганием всего, что только можно и открытым обкладыванием хуями преподавательского состава, который делал покерфейс, а по весне отчислил особо доставших со справками «прослушал курс» с зафиксированными парой сотней часов прогулов на каждом...

Мариванна была квинтэссенцией совеццкой училки. Помню, вела она урок физики у нас в классе 9-м, мы какую-то лабу делали, сгруппировавшись по четверо. Озёрские под партой "Пентхауз" листают, местные на задних рядах играют в "сику"… Мариванна царственно восседает за кафедрой, делая себе пометки в классном журнале. За окном какой-то шум. Народ отодвигает занавески, потом дружно облепляет окна, забив на физику. Там, возле трансформаторной будки, наши мэстные гопнички из параллельного, а конкретно Лёха Ш. (низенький, коренастый, белобрысый и без тормозов ваще) со своим клевретом и шестёркой Л (долговязый, тож белобрысый и тупой абсолютно) охаживают ногами неместного пацана из газетного посёлка года на два помоложе с целью отобрать у него полбутылки водки. Цель достигается, пацан остаётся лежать на истоптанном окровавленном снегу. Кровищи и правда странно много, как свинью резали, говорит кто-то… Марьиванна отгоняет нас от окон, типа, вам тут цирк, что-ли, и продолжает урок… Избитый пацан потом нормально отлежался, а его старший брат где-то встретил Лёху Ш., опосля чего Лёха недели две передвигался не спеша и смотрел на мир одним глазом…
Кажется, в тот же день после уроков я шёл домой и увидел возле труб теплотрассы своего одноклассника с Озера, Лёньку В. Тот был малость пьяненький, стоял и придерживал, чтобы не упал, какого-то сидящего на трубах бухого в ноль пожилого калдыря, а в руке держал слипшуюся калдырёву ушанку.
- Привет, Лёнь? Чё за мужик, знакомый, что-ли?
- Нет
- Бухали вместе?
- Нет. Он сейчас отогреется, сможет сказать, где живёт, я его домой отведу, чтобы не замёрз…
...От так от. Я тогда, помнится, подумал, что каким бы я не был и как себя не оценивал, всегда есть люди неизмеримо лучше и неизмеримо хуже, чем я...

...Мариванну спровадили на пенсию через пару лет после моего выпуска, кажется, не обошлось без скандала и телег в районное управление образованием. Директорское кресло после неё заняла завуч и училка немецкого Горилла (погоняйло ей такое презентовали  больше по отчеству -  Гавриловна)... Лёха Ш. в 10-м классе, когда нас объединили, немало мне крови попортил, до экзаменов его не допустили. Отслужил вроде в армии, потом его за пьянку и матерный разговор с мастером уволили с завода "Серп и Молот". Многократно и безуспешно кодировался. Весь в экземе и печень уже не та. Потом его, обратно  за пьянку, выгнали из помощников местного сантехника и дальнейшая Лёхина судьба мне уже не видна через призму бутылок...  Лёнька же озёрский в 9-м классе получил девять двоек годовых и справку "прослушал курс" вместо аттестата. Потом устроился в стройцех на Озере и бухать стал поменьше. Потом его забрали в армейку, несмотря на крайне слабое зрение, и он попал на солобонку там очень суровую… Рисовал, кстати, парень очень талантливо… Не знаю, где сейчас обретается…